Скоробогатов: с электрикой по жизни - Евгений Никоненко

Война закончилась, время шло, и нужно было жить дальше. Отец вновь вернулся к золотодобыче, только теперь ему помогали я и мама. Тогда я узнал этот нехитрый и местами вредный для здоровья способ добычи золота.

Фото класса. Сентябрь-октябрь 1945 г.

На разрезах, где трудились старатели, под наклоном к золотосодержащей породе на деревянных опорах устанавливался жёлоб, сколоченный из трех досок. В этом жёлобе, на протяжении всей его длины, маленькими деревянными брусочками, укладывающимися поперек сечения жёлоба, создавались небольшие прямоугольные отделения. В эти отделения клали траву, а сверху прижимали тоненькими стебельками ивы, сложёнными решёткой. Сверху, в начало жёлоба, вываливали из ведер раскопанную породу и подавали насосом воду, циркулирующую по кругу, которая под напором гнала землю вместе с содержащейся в ней золотой рудой вниз. Золото скапливалось в решётках и оседало на траву. После завершения процедуры промывки золото извлекали и помещали в конусообразную посудину и, заливая внутрь воду, начинали совершать ею круговые движения. Под действием центробежной силы лёгкие оставшиеся частицы земляной породы вымывались, а золото скапливалось на дне этой тарелки. Далее это добытое золото необходимо было извлечь, но как это сделать, чтобы не потерять ни крупинки драгоценного песка? И здесь на помощь приходила ртуть, которую вливали внутрь посудины и которая эффективно собирала мелкий золотой песок. Посредством марлевой ткани эту летучую жидкость собирали, затем ртуть выжимали обратно в ту емкость, в которой она хранилась, а пылинки золота, покрытые тонким слоем жидкого металла, нагревали над огнём, выложив предварительно его на небольшой совочек. Ядовитые пары ртути стремительно улетучивались, оставляя добытое таким трудом золото.

Драгоценный металл сдавали и взамен получали всё те же, что и во время войны, боны, на которые и покупали всё необходимое нам для жизни. Количество намытого золота измерялось длиной спички: намыли полспички, спичку и так далее. Помню, что хорошей удачей было намыть золота на четыре спички, но такое было крайне редко. Чаще мы намывали золота мало или вообще нисколько. И тут нас выручало наше собственное хозяйство: овцы, две коровы, лошадь и, обязательно, бычок, которого мы резали на зиму.

Конечно же, отец понимал, что дальше таким образом жить нельзя. Нельзя жить только за счёт собственного хозяйства, на дарах леса и терять попусту время, вымывая десятки килограммов породы, чтобы получить пару граммов золота. Поэтому папа принял решение вновь устроиться работать на драгу, только не в поселке Дражном, как до войны, а здесь, на Ленинске. Что и было осуществлено. Я даже не знаю, почему его приняли на драгу, ведь отец был инвалидом. Скорее всего, по моим рассуждениям, его взяли только потому, что не хватало квалифицированных, да и простых, работников. Понятное дело, что после войны мужчин в округе стало гораздо меньше, а потому каждый работник на драге был на счету.

Здесь-то отец и проработал до пятьдесят девятого года, когда золотодобывающая промышленность в Миасской долине была прекращена, и драгу закрыли. Но до этого события было ещё далеко, а мы еще только проживали первые трудные послевоенные годы, хотя после всего пережитого во время войны назвать эти годы трудными довольно сложно. Из отцовской шинели было принято решение пошить нам с Юркой верхнюю одежду на зиму, что и было осуществлено. Нам сшили небольшие тёплые шинельки, которые из-за недостатка пуговиц были сшиты нитками в месте, где соприкасались полы. Из-за этого шинель надевали мы через голову, но это не мешало быть ей такой же тёплой и функциональной.

Драгер Иван Константинович

Время шло. Прожили мы и сорок шестой, и сорок седьмой годы. Я продолжал ходить в школу, конец которой становился всё ближе и ближе. У нас появлялись новые предметы и новые учителя. Ботаника, зоология, физика и математика, русский и литература. Всех учителей я даже и не помню. Помню только то, что учился по русскому я плохо, за что Давликия Петровна Захарова, учительница, постоянно меня ругала и требовала, чтобы я уделял больше времени изучению этого предмета. Что я, естественно, не очень охотно и делал.

А страна тем временем вставала из военной разрухи, воскрешая лежащие в руинах города, реализуя новые широкомасштабные проекты. Через нашу территорию должен был проходить бензопровод «Омск-Туймазы». И в нашем поселке, и в окрестных деревнях собирали добровольцев, желающих поработать на земляных работах при рытье траншеи. Сюда-то я и вызвался добровольцем, где заработал своим собственным трудом мою первую заработную плату. Сложность работы менялась по несколько раз в день. Пока земля мягкая, траншея роется легко и быстро. Но когда дело касается каменистой породы, то тут на помощь приходят только взрывные работы, а после – тяжелейший физический труд, когда лопатами и кирками разрывали неподатливый прочнейший камень. Этот бензопровод и поныне пролегает возле «горбатого» моста, там, где дорога на Ленинский прииск пересекает речку Миасс.

Медленно, но верно подошел сорок девятый год. Год окончания мною школы и рождения ещё одного члена нашей семьи – Павла. Разумеется, после того, как отзвенел последний звонок, возникал резонный вопрос: куда идти дальше? Оставаться в деревне и заниматься хозяйством я не хотел, а потому выбор мой пал на автомеханический техникум, куда я и поступил; единственный во всем поселке. Учеба по моей специальности «Холодная обработка металлов фрезаньем» начиналась в сентябре, а потому в конце августа я в галошах отправился пешком в город Миасс учиться.

Выпускник

– Почти как Ломоносов!

– Да! Навстречу знаниям. Первую неделю в городе я жил в общежитии при техникуме. Не очень приятное место. Обшарпанные стены, грязный деревянный пол, в котором местами не хватало досок, двухъярусные кровати, мышиные фекалии, разбросанные в углах, паутина под потолком. В этом заведении, честно признаться, мне даже не хватило места, поскольку общежитие было переполнено. Поэтому в одной из комнат выставили большой дубовый стол, выдали мне комплект постельного белья, и ровно три дня я таким образом спал на жестком и неудобном лежбище. На четвертый день я переехал жить в дом папиного знакомого, дяди Васи Горлова, с которым отец предварительно договорился. Василий Горлов был фронтовым другом моего отца, вместе с которым они прошли всю войну. Дядя Вася был пимокатом и имел двухэтажный дом на берегу миасского пруда. На втором этаже располагались спальни, где жила вся семья Горловых и я, первый этаж был отдан кухне и веранде, где совершались трапезы, а подвал дядя Вася обустроил под свою пимокатную мастерскую, где и осуществлял род своей деятельности. Уютная обстановка, мягкая постель, отсутствие шума и атмосферы общежития, умиротворенный вид на пруд, дальние берега которого поросли густым хвойным и лиственным лесом, постепенно возносящимся по склонам горных хребтов, – вот то, что ожидало меня в доме Горловых.

Конец ознакомительного фрагмента.